...театрами, пожарной частью и стадионом. В этом поселке и жил Иванов. Он познакомил меня с женой Елизаветой Матвеевной и шестилетней дочкой Эллой. После трехлетних скитаний по тюрьмам и лагпунктам я попал в домашнюю обстановку. В то время в Комсомольске-на-Амуре ни в чем не нуждались. Все продовольствие было американское. Ведь грузы по «ленд-лизу» из Америки шли морем в наш дальневосточный порт, оттуда по вновь выстроенной заключенными железной дороге отправлялись до станции Пивань на правом берегу Амура, затем на американском пароме составы поездов перевозились на левый берег, где и раскинулся Комсомольск.Не знаю, как и кто официально руководил всей этой гигантской транспортировкой товаров в европейскую часть страны, но у работников Амурлага имелась возможность ходить в американской одежде, есть блины из заморской муки, импортную ветчину и пить чай лучших в мире марок. Всем этим я и был, мягко говоря, удивлен за столом у Иванова после шестимесячного этапа на черном хлебе и «баланде»...— Ешьте, ешьте, Николай Петрович, вы заморенный,— угощает меня Елизавета Матвеевна.— Давайте, я вам еще подложу.— Спасибо,— говорю,— Елизавета Матвеевна, я сыт, я уже съел две такие большие сосиски...Вдруг сидящая за столом Эллочка меня поправляет:— Николай Петрович, вы не две сосиски съели, а три...Общий смех, но устами ребенка глаголет истина. Я действительно уже к тому моменту съел три. Этой Эллочке сейчас под 50, она живет в Ленинграде. Когда приезжает в Москву, всегда приходит к нам в гости, и мы обязательно вспоминаем тот случай с сосисками...Иванов был не глуп. До ареста работал в Москве, в НКВД. В Амурлаге быстро выдвинулся за счет трудолюбия и природной сметки. Всегда знал, что делается у начальства, был вхож к генералу, и, что важнее, ему оказывала покровительство генеральша.Он фанатично был влюблен в футбол, и мне приходилось, конечно, ставить его в основной состав, хотя в свои 36 лет бегал не так, как раньше и в борьбе с противником надежно действовал только правой ногой. Словом, горе-защитник.Но чувства юмора не терял. Как-то после тренировки, когда он, пыхтя, стаскивал бутсы, выслушивая в очередной раз подначки и колкости от партнеров, в раздевалку зашел здоровый парень, недавно переведенный с общих работ на повышение — в шоферы.— Гражданин начальник,— Иванов приучил своих подопечных обращаться к нему на принятый лагерный манер,— говорят, у вас здесь Старостин?Я рядом. Но Анатолий, мастер розыгрышей, удивленно спрашивает:— А ты его знаешь?— Кольку-то? Да мы с ним столько водки выпили, столько с бабами крутили... Вы ему скажите про меня.— Зачем же я, ты сам ему скажи. Вот он сидит.— О! Вы Старостин?— Вроде да.— Ну тогда извините, этот проходимец, который назвался Старостиным, значит, выдавал себя за вас,— выкрутился он.Вранье в лагерях достигало немыслимых размеров. Иногда это был единственный шанс оказаться в человеческих условиях.Однажды из соседнего лагеря сообщили, что там сидит знаменитый футболист Василий Карцев. Я всполошился, поднял на ноги все начальство, уговорил их доставить его в Комсомольск...Через два дня Иванов привел на стадион неказистого белобрысого человека.— Вот, Николай Петрович, говорит, что он Карцев. Я с жалостью посмотрел на лже-Василия.— Ты хоть в футбол-то играешь?— Конечно. Возьмите меня в дрессировку — увидите.— Милый, оставайся уж, раз пришел. Будешь мячи подавать. И запомни, дрессировка — в цирке, а у нас тренировка...